Ветеран - Страница 52

Нет, тут явно что-то не так, но что? Он не мог не принимать ставок от Ямамото и в то же время, зная, что таится за куропатками, не мог дать Бертраму знак остановиться, иначе картину получит японец.

Публика в зале понимала, что на аукционе происходит что-то странное. Никогда прежде этим людям не доводилось видеть ничего подобного. Во-первых, настораживал сам факт появления подобной мазни на торгах, приличный «Дом» просто не мог позволить себе выставить такую картину. Во-вторых, два покупателя сошлись из-за этой дешевки в смертельной схватке, и цена взлетела до небес. Один из них — какой-то эксцентричный старикашка с отвислыми моржовыми усами, другой — загадочный самурай с непроницаемым лицом. И единственное, что могло в такой ситуации прийти на ум, — это подозрение, что хотя бы один из них что-то «унюхал».

Всем им было хорошо известно, что мир искусств не для брезгливых, что здесь люди порой способны на поступки, в сравнении с которыми какой-нибудь корсиканский разбойник может показаться викарием. Всем «ветеранам», собравшимся в этом зале, была памятна история двух дилеров, посетивших жалкую распродажу в старом полуразвалившемся особняке, где один из них углядел натюрморт с убитым зайцем, висевший у лестницы в холле. Его даже на распродажу не выставили. Но интуиция не подвела, и они его купили по дешевке. «Заяц» оказался последней из картин кисти Рембрандта. Так почему старый шотландец, лежавший в параличе и бреду на смертном одре, не мог приписать то же самое своим куропаткам? И оказаться правым? И они до рези в глазах всматривались в картину в надежде уловить проблеск таланта, но не находили ничего. А торги меж тем продолжались.

Когда прозвучала сумма в 200 тысяч фунтов, у дверей началась толкотня, люди расступились и пропустили в зал высокого и представительного мужчину. То был не кто иной, как герцог Гейтсхед собственной персоной. Он вошел и застыл у стены, точно кондор, высматривающий добычу и готовый нанести ей смертоносный удар.

После 240 тысяч Слейд начал терять над собой контроль. На лбу проступили крупные капли пота, в них отражался свет ламп. Голос поднялся на несколько октав. Чутье подсказывало ему, что пора положить конец этому фарсу, но он уже не мог остановиться. Столь тщательно и тонко разработанный им сценарий вышел из-под контроля.

Четверть миллиона фунтов — и левое его веко бешено задергалось. Сидевший в заднем ряду Бертрам видел лишь непрерывное подмигивание и продолжал повышать ставки. Слейд изо всей силы старался дать ему понять, что пора остановиться, но старик четко запомнил приказание; одно подмигивание, одна ставка.

— Что скажете, сэр? — беспомощно и визгливо прокрякал Слейд в адрес очкастого японца. Настала томительная пауза. Слейд про себя молился, чтоб все это наконец кончилось. Но японец громко и отчетливо произнес: «Хай». Левое веко Слейда дергалось, как бешеное, и Бертрам послушно поднял карточку.

Когда прозвучало 300 тысяч фунтов, Лью-Трейвес что-то яростно зашептал на ухо герцогу. И «кондор» двинулся вдоль стены, приближаясь к тому месту, где сидел его служащий Бертрам. Глаза всех присутствующих были устремлены на японца. И тот вдруг поднялся, бросил карточку на сиденье, отвесил вежливый и сдержанный поклон Перегрину Слейду и двинулся к двери. Толпа расступалась перед ним, как Красное море перед пророком Моисеем.

— Триста тысяч раз, — еле слышно просипел Слейд, — триста тысяч два…

Стук молотка — и зал словно взорвался. Так всегда бывает после почти невыносимого напряжения, каждому хотелось поделиться своими чувствами и впечатлениями с соседом. Слейд оттер пот со лба, объявил, что дальше торги будет вести мистер Лью-Трейвес, и сошел с трибуны.

Бертрам, испустив вздох облегчения, поспешил к себе в каморку выпить чашечку крепкого горячего чая.

Герцог наклонился и яростно прошипел на ухо Слейду: «Ко мне в кабинет. Через пять минут, будьте так любезны!»

— Перегрин, — начал он, когда они остались одни в кабинете председателя. Заметьте, никаких там «Перри» или «старина, дорогой». — Перегрин, могу ли я узнать, что за дьявол в вас вселился и что вы там вытворяли, а?

— Проводил аукцион, — тупо ответил Слейд.

— Шутки здесь неуместны, сэр! Что за куропатки, что за жалкая, мерзкая мазня?

— Это только на первый взгляд.

— Ты покупал ее для «Дома Дарси»? Почему?

Слейд достал из нагрудного кармана письмо и отчет профессора Карпентера из Института Колберта.

— Надеюсь, это объяснит, почему. Правда, я предполагал приобрести ее максимум за пять тысяч. Но тут вмешался этот придурок-японец.

Герцог, стоя у окна, внимательно прочитал отчет Карпентера, и выражение его лица изменилось. Его предки сражались и через трупы прокладывали себе путь к богатству и славе, и старые гены давали о себе знать, как и у Бенни Эванса.

— Но это же совсем другое дело, старина, совсем другой коленкор, — протянул он. — Кто еще знает об этом?

— Никто. Доклад пришел ко мне на дом в прошлом месяце, и я никому показывал. Только Стивен Карпентер и я. Ну еще теперь и вы. В таких делах, чем меньше народу будет знать, тем лучше.

— А владелец?

— Какой-то шотландец, сущий болван. Я предложил ему пятьдесят тысяч, чтобы потом не возникал. Но этот дурак отказался. У меня есть и копия письма, и запись нашего с ним разговора. Теперь, конечно, я жалею, что он не принял наших денег. Но кто мог предвидеть, что на торгах появится этот безумный японец? Черт, да он нас как липку ободрал!

Какое-то время герцог задумчиво молчал. Об оконную раму билась муха, жужжала назойливо и громко в полной тишине.